(C) An4aКогда-то все ждали Миллениума. Наступление двухтысячного года было мистическим и религиозным событием. Новый век, новое тысячелетие. Неужели, настало новое время?! С боем Курантов в дома людей должно было ворваться будущее. В новогоднюю ночь часы пробили положенные им двенадцать и ничего не произошло. Наступил следующий день, за ним другой. Люди просто перешли из века двадцатого в следующий и осталось всё по-прежнему.

Окончание восхождения виделось мне чем-то безумно торжественным. Прямо-таки, знаковым. Казалось, проснёмся мы утром, а мир другой. И мы другие. А вышло всё как-то совсем прозаично.
(C) An4aКогда-то все ждали Миллениума. Наступление двухтысячного года было мистическим и религиозным событием. Новый век, новое тысячелетие. Неужели, настало новое время?! С боем Курантов в дома людей должно было ворваться будущее. В новогоднюю ночь часы пробили положенные им двенадцать и ничего не произошло. Наступил следующий день, за ним другой. Люди просто перешли из века двадцатого в следующий и осталось всё по-прежнему.

Окончание восхождения виделось мне чем-то безумно торжественным. Прямо-таки, знаковым. Казалось, проснёмся мы утром, а мир другой. И мы другие. А вышло всё как-то совсем прозаично. С трудом заставили себя проснуться в шесть, вышли на связь и получили короткую оперативную информацию. По соседству с нами, на вершине Энергия получила травму литовская альпинистка. Больше ничего неизвестно, потому что литовцы работают на частоте, которая с базы не прослушивается. В общем, нам, как ближе всех находящимся, поручается скорее спускаться на Мутные Озёра, определить обстановку и дать базе подробную информацию – что произошло, и как на это реагировать.

Вот так финальная часть нашего путешествия плавно перетекла в спасательные работы. Спустившись, обнаружили, что с едой у нас как-то не очень. Точнее, в заброске была банка с недовылизанным мёдом и тапочки. Мёд вылизали, но этого оказалось как-то недостаточно. Ирку отправили вниз, причём сначала долго думали, передавать ли через неё Марису, чтобы шёл к нам с двумя дынями и бутербродом (набор высоты километр). Решили, что это чересчур жестоко, даже по отношению к Марису. Остались с Ромкой вдвоём, надеясь на лучшее. Пошли узнавать, что к чему.

Возле ледника нашли базу литовцев и двух москвичек. Разжились чаем, двумя сырками, и теперь жизнь показалась не такой уж страшной. Кое-как со сбивчивых рассказов литовцев и россиян (кто-то слышал, кто-то видел) поняли, что литовцы своими силами уже развернули наверху спасательные работы, переночевали на перевале между Энергией и Чимтаргой и сейчас потихоньку несут девушку вниз.

Вышли на связь. Начальник базы Руфина Григорьевна спросила, пойдём ли мы на Энергию, чтобы нести альпинистку. Мы с Ромкой ответили, что пусть решает база – если надо- пойдём наверх, если надо, останемся с рацией на Мутных. База рассудила, что лучше иметь связь с поляной. Возможно, нас просто пожалели, учитывая, что мы только что спустились. Так или иначе, наша задача заключалась в обеспечении взаимодействия между базой и группой литовцев на Мутных озёрах. Каждый час мы выходили на связь и корректировали сведения об обстановке, если появлялась новая информация.

Первым делом, по литовской рации «созвонились» с той группой, которая сейчас спускала литовку с Энергии. Они сказали, что спуск идёт нормально, но им нужны парни на смену, потому что нести тяжело. Мы отправили пятерых литовских туристов наверх. Ребята быстро собрались и уже через час скрылись за поворотом ледника. Это было первое, что реально удалось помочь группе спасавших с момента спуска. Сказали ребятам, что база уже начала заниматься вертолётом, чем обрадовали их, потому что было непонятно, куда именно нести пострадавшую. Вертолётная площадка могла быть организована прямо здесь, на Мутных.

Из радоипереговоров со спасателями нарисовалась следующая картина. Группа около сорока человек поднималась на Энергию. На снежном ребре, выше пяти тысяч, сорвался камень и попал в девушку из группы. Большая рваная рана, возможны ушибы внутренних органов и переломы, идти не может. С ними в группе шёл профессиональный медик, который оказал первую помощь, но девушке необходим срочный спуск и госпитализация.

К полудню работа шла уже на всех фронтах. Одни спускают альпинистку, другие созваниваются со страховщиками, третьи договариваются о помощи с властями. Самыми большим разочарованием в этой ситуации оказались страховщики. Созвонившись с возможными службами, способными предоставить вертолёт, страховщики не смогли с ними…сойтись в цене.

Служба, которая в Таджикистане отвечает за борьбу с разными напастями – МЧС (по аналогии с российским). Таджики живут экономно, поэтому у МЧС своего вертолёта нет. Он есть у военных, и в случае необходимости МЧС договаривается с ними. Еще один вертолёт есть у гражданских, но они просят за свои услуги столько, что ни страховщики, ни МЧС с ними общего языка не находят.

В общем, спасение литовки упирается в военный вертолёт. Тем временем, военное начальство упирается само, и вертолёт не даёт, ссылаясь на веские причины, которые являются военной тайной. После нескольких телефонных звонков к работе подключается литовский МИД и дело приобретет международный статус – спасение в братском Таджикистане гражданки блока НАТО и Евросоюза. Таджикский МИД, в свою очередь, обещает принять меры и помочь всеми силами, надеясь на всё тех же военных. Военные лететь отказываются, мотивируя отсутствием на месте какого-то Очень Важного Выпускающего Начальника, без санкции которого вертолёт поднять невозможно.

Тем временем, литовский координатор группы в Фанах дозванивается до кого-то из НАТОвских военных и там ему удаётся договориться, что за девушкой прилетит военный американский вертолёт из Кабула. Всё-таки, США - участники блока, а вертолётов у США завались в любой стане мира, где нарушаются демократические принципы.

Против такого поворота событий сильно протестует таджикский МИД, который теперь не хочет потерять лицо. И вообще – как-то не к лицу молодой азиатской демократии – не справиться с таким благородным делом. В итоге, приказ вертолёту вылетать отдаёт начальник уровнем выше.

Вертолёт никуда не вылетает, потому что (теперь как грех утаишь) нет экипажа вертолёта. То есть, вертолёт есть, а экипаж куда-то подевался, и найти его не представляется никакой возможности. В неизвестном, непечатном направлении. В неизвестном состоянии, с неизвестными людьми. Хотя, какая тут к чёрту неизвестность – когда экипажа нет на боевом дежурстве во время службы, любой советский человек может домыслить, где они и какие они.

Идёт второй день злоключений бедной литовской альпинистки. Уже подготовлено место предполагаемой посадки вертолёта, на краю которой развевается яркая оранжевая материя, указывая направление ветра на поляне. Девушку спустили с 5000 на Мутные озёра (3500). Большинство из тех, кто, меняясь, нёс её вниз, вконец вымотаны и они тоже люди, им нужен отдых. Девушка на снотворном и обезболивающем остаётся дожидаться третьего утра.

На третий день пилоты нашлись. К обеду вертолёт появился из-за кромки вершин, сделал круг над базовым лагерем и пошёл на посадку на… Алауддинские озёра. Инструктор Женя, с глазами, в которых читалось «что же вы, мать вашу, делаете», побежал наверх, к месту посадки, чтобы объяснить пилотам, куда на самом деле лететь. А лететь нужно на километр выше по ущелью. И если девушки придётся спускать к Алауддинским озёрам, это займёт, по меньшей мере, полдня. Видимо, лётчикам по рации объяснили, что они «заторчали» не туда. Вертолёт поднялся и дёрнулся сначала в сторону Мирали (холодно), потом в сторону Адамташа (теплее), и потом-таки скрылся за третьим валом морены, где его и ждали больная и спасатели.

Всё это мы наблюдали уже из базового лагеря и большую часть информации знаем только из радиопереговоров и рассказов литовского «ангела-хранителя», который поднял на ноги НАТО. Знаем наверняка только одно – девушку погрузили в вертолёт, и он улетел в сторону Душанбе. Хочется верить, что с ней теперь всё в порядке.
(C) An4a

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить